Почему мания постоянных переименований, охватившая нашу страну в первые годы советской власти, стала невольным продолжением политики Николая II? Была ли она попыткой радикального слома всего прежнего строя русской жизни? Почему город Царицын переименовали в Сталинград, несмотря на возражения «отца народов»? Кому тогда мешало название Москва и как нынешний Новосибирск мог превратиться в Ульянов? О великой большевистской топонимической революции от первых дней советской власти до конца 1930-х годов «Ленте.ру» рассказал кандидат исторических наук, старший научный сотрудник Института истории Сибирского отделения РАН Андрей Савин.
«Лента.ру»: Зачем почти сразу после захвата власти большевики принялись активно переименовывать города и села, а в них — улицы и площади? Можно ли утверждать, что это была попытка максимально быстро сменить культурный код русского народа — то есть явление того же порядка, что реформа календаря, введение непрерывной недели, латинизация алфавитов народов СССР?
Андрей Савин: Начну с того, что переименования, конечно же, не были ноу-хау большевиков. Чтобы не ходить далеко за примерами, можно обратиться к истории Российской империи периода Первой мировой войны. В это время в рамках борьбы с так называемым «немецким засильем» правительство предприняло ряд дискриминационных мер в отношении не только подданных Германии и Австро-Венгрии, но и против немцев — российских граждан. Весной 1915 года были закрыты все немецкоязычные газеты, а в Москве в мае 1915 года разразились печально известные немецкие погромы.
Тогда же по всей империи прокатилась волна переименований населенных пунктов и волостей, носивших немецкие названия. Например, в Сибири поменяли свои «вражеские» имена немецкие деревни, основанные российскими немцами в ходе столыпинского переселения. Этого потребовал министр внутренних дел Николай Маклаков в секретном циркуляре, отправленном губернаторам в октябре 1914 года.
Ну, а самый известный пример избавления от «немецкости» — переименование столицы империи в августе 1914 года. Можно процитировать поэта Сергея Городецкого: «Заря смотрела долгим взглядом, // Ее кровавый луч не гас; // Наш Петербург стал Петроградом // В незабываемый тот час». Кстати, переименование Петербурга, предпринятое в угаре национализма, приветствовали далеко не все. Искусствовед Николай Врангель написал в своем дневнике 1 сентября 1914 года, в день публикации императорского указа: «...Это совершенно бессмысленное распоряжение прежде всего омрачает память о Великом Преобразователе России... Кто подбил Государя на этот шаг — неизвестно, но весь город глубоко возмущен и преисполнен негодования на эту бестактную выходку».
Но разве большевики в этом деле не превзошли своих предшественников?
Конечно, большевистские переименования от царских отличал масштаб и радикализм. Большевики действовали под лозунгом полного переустройства старого мира. Другое дело, что в области переименований они поначалу заняли относительно взвешенную позицию. Да, на уровне улиц, площадей и прочих элементов городского и индустриального ландшафта вроде фабрик и заводов, культурных и учебных заведений смена названий была повсеместной.
Московский обыватель Никита Окунев, ставший знаменитым благодаря своим дневникам, записал 1 октября 1918 года:
Идет переименование пароходов. Лучший пароход «Самолета» — «Добрыня Никитич» — назван «Вацетисом», меркурьевский пароход «Эрзерум» — «Лениным», и т. д.
Внимательный наблюдатель, Окунев отметил в своем дневнике 19 сентября 1918 года и одно из первых переименований городов в РСФСР: «...Теперь в моде разные переименования, что не остановились переименовать целый город (слободу) Кукарку (Пермской губ.) в город Советск. Не очень хоть складно, зато здорово!».
И все же волна переименований практически не поднялась во время революции и Гражданской войны, не говоря уже про первые годы НЭПа, на уровень массового изменения названий городов, сел и деревень. Говорить в отношении этого времени о «попытке максимально быстро сменить культурный код русского народа» еще рано. Большевики демонстрировали с самого начала такое намерение, но не могли пока претворить его в жизнь.
«Ходатайствовать о переименовании деревни Дрищево на Ленинка»
Что же помешало большевикам устроить топонимическую революцию в России в первые годы советской власти?
Как ни парадоксально, это был здравый разум и экономические соображения. Уже в марте 1918 года НКВД РСФСР (коммунальный НКВД времен Гражданской войны и НЭПа не имел ничего общего с НКВД, созданным в 1934 году) настоятельно рекомендовал местам, учитывая тяжелые условия Гражданской войны, относиться «к проведению всякого рода переименований с осторожностью» и «прибегать к ним лишь в случае действительной необходимости». В своих директивах комиссариат неоднократно подчеркивал, что «всякое переименование вызывает ряд крупных расходов», влечет за собой неизбежную путаницу в корреспонденции и поставке грузов.
Инициативы с мест о переименованиях со ссылкой на несоответствие старого названия «новому духу времени» находили все меньше отклика у центра.
Например, в 1922 году центр ответил отказом на просьбу сибирских властей переименовать город Новониколаевск в Краснообск. Кроме чисто логистических и экономических соображений, отвечавшая за переименования Административная комиссия ВЦИК под руководством Александра Белобородова (известного тем, что он подписал распоряжение Уральского областного совета о расстреле царской семьи) резонно указывала в 1923 году, что неоднократная повторяемость одних и тех же революционных названий во всех уездах и губерниях умаляет «авторитетность уже произведенных переименований».
В итоге в 1923 году среди руководителей народных комиссариатов РСФСР разразилась целая дискуссия — переименовывать или отказаться от этой практики. Сама Административная комиссия, которая и была организатором обмена мнениями, считала, что переименования оправданы в следующих случаях: названия даны «помещиками или по именам помещиков», населенные пункты названы по имени церковного прихода (Христорождественский, Богородицкий, Троицкий и т. п.), а также в случае «стремления почтить в названиях населенных пунктов выдающихся вождей революции или же увековечить память местных работников, погибших за дело революции». В качестве «пищи для размышления» комиссия называла наиболее характерные ходатайства, находившиеся в то время на ее рассмотрении: о переименованиях железнодорожной станции Витгенштейнская Московско-Белорусско-Балтийской железной дороги в станцию Ленинская, села Колпашево Нарымского края Томской губернии — в поселок Свердловск и города Керенск Пензенской губернии — в город Бунтарский.
В советском руководстве на сей счет, наверное, имелись разные мнения?
К середине февраля 1923 года все республиканские наркоматы выразили свое отношение к проблеме переименований. Наркомнац считал «политически неудобным» запретить переименование населенных пунктов. Аналогичное мнение высказал Наркомюст, который полагал, что необходимо продолжить менять названия, «противоречащие смыслу современной эпохи», на те, которые отвечали «революционному настроению масс». Народный комиссариат просвещения также поддерживал переименования, но с одной существенной оговоркой:
Если уже существуют города или местности с названием Свердловск или Ленинск и проч., то присваивать такого рода наименования другим городам и пунктам не следует.
Большинство же «технических» комиссариатов, которых поддержало военное ведомство, считало, что допускать переименования следует только под строгим контролем и лишь в самых исключительных случаях. В итоге в декабре 1923 года Президиум ЦИК СССР объявил новый порядок переименований, категорически запрещавший смену названий железнодорожных станций и населенных пунктов, имеющих почтово-телеграфные учреждения, на всей территории СССР. Переименование остальных населенных пунктов допускалось лишь в исключительных случаях.
Например?
Смягчить Административную комиссию при Президиуме ВЦИК в это время могло только уж совсем неблагозвучное название населенного пункта. Так, в ноябре-декабре 1923 года ВЦИК рассматривал ходатайство членов ячейки РКСМ, просивших переименовать деревню Мошонки Филипповской волости Демянского уезда Новгородской губернии в деревню Красная Горка. Консультант ВЦИК, отметив, что название «полуприличное», телеграфа в деревне нет, а значит переименование не будет противоречить новым правилам, рекомендовал поддержать ходатайство комсомольцев.
Но даже крайне неблагозвучное имя населенного пункта далеко не всегда являлось гарантией его переименования. Так случилось с деревней Дрищево Боровичского уезда Новгородской губернии, жители которой 16 марта 1923 года единогласно постановили «из уважения к вождю мирового пролетариата тов. Ленину ходатайствовать о переименовании деревни Дрищево на “Ленинка”». Но Административная комиссия ВЦИК 19 октября 1923 года сочла приведенные мотивы недостаточными. Кроме того, как она отмечала, «вследствие одноименности населенных пунктов в честь тов. Ленина создается путаница в смысле справочного характера для центральных органов республики».
«Переименовать Москву в "гор. Ильича"»
Настоящая волна переименований грозила СССР после смерти Ленина в январе 1924 года. Тогда Петроград стал Ленинградом, а Симбирск — Ульяновском. Судя по вашим исследованиям, этим дело могло не ограничиться?
После смерти Ленина в адрес ВЦИК и ЦИК СССР были отправлены тысячи ходатайств о переименованиях в честь усопшего вождя.
Кроме потенциальных значительных расходов, связанных с таким количеством переименований, это также неизбежно привело бы к девальвации ленинского имени.
В результате 5 февраля 1924 года было принято постановление ЦИК СССР «О переименовании городов, улиц, учреждений и т. д. в связи со смертью В. И. Ульянова-Ленина», в соответствии с которым переименование именем Ленина категорически запрещалось без предварительного согласия на то Президиума ЦИК Союза СССР. Итоги «ленинских» переименований оказались скромными: 26 января 1924 года Петроград был переименован в Ленинград, 9 мая 1924 года Симбирск стал Ульяновском, а также город и станция Александрополь Закавказской железной дороги были переименованы в город и станцию Ленинакан.
Этим же постановлением Петроградское шоссе было переименовано в Ленинградское, а также все станции Петроградского железнодорожного узла, имевшие в названии «Петроград» — в Ленинградские. Переименования Петрограда и Симбирска были логичными и легко объяснимыми, в отличие от армянского города, выигравшего в своеобразной «всесоюзной лотерее». Кроме того, имя Ленина было присвоено в феврале 1925 года Румянцевской Публичной библиотеке. Это случилось лишь после долгой бюрократической волокиты, при этом директору библиотеки Владимиру Невскому пришлось неоднократно обосновывать целесообразность такого переименования.
А что другие бесчисленные инициативы по увековечиванию памяти вождя мирового пролетариата?
Все остальные «ленинские» переименования, в том числе уже предпринятые местными властями, были отвергнуты. Жесткая линия была здесь выдержана до конца. Не помогали ни ссылки на негативное политическое значение отмены произведенного переименования, как это было в случае с телеграммой Яна Гамарника, который добивался узаконения переименования центральной улицы Владивостока Светланской в улицу имени Ленина, ни указания Саратовского губисполкома на то, что вопрос о переименовании Рязано-Уральской железной дороги в Ленинскую «возбуждался непосредственно рабочими» и «на практике в психике рабочих дороги сложилась уверенность в том, что дорога уже переименована в Ленинскую».
Народ откликнулся на переименование Петрограда в Ленинград анекдотами. Уже упоминавшийся мной Никита Окунев воспроизвел один из них в своем дневнике в марте 1924 года:
Ленин прислал с того света депешу, чтобы переименование это отменили, а то, говорит, Петр Великий покоя мне не дает, бегает за мной с дубинкой и кричит: «Ты у меня город украл!»
Художник Александр Бенуа тогда же, в марте 1924 года, писал в дневнике о том, что Ленин при жизни был против переименования в его честь бывшей имперской столицы: якобы в начале 1920-х годов Ильич заверил петербургских интеллигентов, «всполошившихся тогда уже слухами о таком переименовании, [...] что никогда не допустит, чтобы посягнуть на имя, данное городу первым русским революционером».
Из крупных городов на имя Ленина, помимо Петрограда и Симбирска, претендовал еще Новониколаевск: 1 февраля 1924 года было принято постановление Сибревкома о переименовании Новониколаевска в Ульянов, ввиду того, что старое наименование «не соответствует эпохе Советов». Однако вторая попытка сибирских властей сменить «царское» имя города также оказалась неудачной, а к концу 1924 года поток просьб о переименовании в честь Ленина иссяк.
Правило, согласно которому любое «ленинское» переименование подлежало утверждению ЦИК СССР или, соответственно, Президиума Верховного Совета СССР, продолжало соблюдаться по меньшей мере до конца 1930-х годов. Наиболее громким отзвуком кампании «ленинских» переименований стало заявление объединенной группы тамбовских служащих в составе 216 человек от 23 февраля 1927 года, в котором предлагалось переименовать Москву «в гор. Ильича». Ходатаи «справедливо полагали», что «такое название более скажет уму и сердцу пролетариата, чем отжившее и бессмысленное, к тоже же нерусское и не имеющее логических корней, название Москва».
«Не добиваюсь переименования Царицына в Сталинград»
Кажется, к этому времени в стране были предприняты первые переименования в честь нового вождя — Сталина?
Да, постановлением ЦИК СССР от 6 июня 1924 года город Юзовка в Донбассе был переименован в город Сталин (с 1929 — Сталино, теперь это город Донецк), Юзовский округ — в Сталинский округ и станция Юзовка Екатерининской железной дороги — в станцию Сталино. Но здесь надо учитывать следующее специфическое свойство Сталина как правителя: он восславлялся, особенно в 1930-1940 годы как главный герой и вождь СССР, но зачастую рядом с его именем назывались имена других героев и вождей, представлявших все сферы общественно-политической жизни.
От вождей из ближайшего окружения Сталина требовалось только одно — они должны были уметь инсценировать свои персональные культы как культы второго ранга, которые не ставили под сомнение ранжирование в сталинской системе власти.
Это, повторюсь, стало непреложным законом уже в 1930-е годы, а в 1920-е годы Сталин позиционировал себя еще как первого среди равных, что отразилось и в переименованиях в честь здравствовавших вождей. Так, сразу вслед за переименованием Юзовки, в сентябре 1924 года последовало решение о переименовании города, округа и железнодорожной станции Елисаветград соответственно в город, округ и железнодорожную станцию Зиновьевск (потом он стал Кирово и Кировоградом, а совсем недавно — Кропивницким).
Сталинград на карте страны, наверное, неслучайно появился спустя год после Ленинграда?
История переименования Царицына в Сталинград в этом отношении очень показательна. Кампания по изменению названия города началась в конце 1924 года, соответствующие постановления были приняты общими собраниями трудовых коллективов города. 16 декабря 1924 года рабочие и служащие завода «Красный Октябрь» постановили: «Два города в великой русской революции являются аванпостами ея — Петроград и Царицын. Подобно Петрограду, ставшему Ленинградом, мы обязаны переменить название нашего города в Сталинград».
В такой лестной трактовке это переименование подкрепляло сталинские амбиции на роль единоличного ленинского преемника. Соответствующее постановление Царицынского горсовета было принято 1 января 1925 года. В нем приводилась стандартная «революционная» мотивация переименования: «Рабоче-крестьянская власть отбрасывает как ненужное все являющееся пережитками старого и замещает его новым, соответствующим духу великой пролетарской революции. К числу таких наследий старого относится название нашего города — г. Царицына». Уже 10 апреля 1925 года появилось соответствующее постановление Президиума ЦИК СССР о переименовании города, губернии, уезда, волости и станции.
Как к этому отнесся сам Сталин?
Трудно сказать, был ли Сталин напрямую причастен к переименованию Царицына. Партийная этика диктовала в таких вопросах скромность, и Сталин проявил ее тогда, по крайней мере публично, в должной мере. Сохранилось его письмо к секретарю Царицынского губкома РКП(б) Борису Шеболдаеву, датированное 25 января 1925 года. В нем Сталин заверял, «не добивался и не добиваюсь переименования Царицына в Сталинград» и что «если уж так необходимо переименовать Царицын, назовите его Мининградом или как-нибудь иначе». Дальше он добавлял: «Поверьте, товарищ, что я не добиваюсь ни славы, ни почета и не хотел бы, чтобы создавалось обратное впечатление».
Почему в Мининград?
В честь Сергея Минина, большевика с дореволюционным стажем. В годы Гражданской войны он был членом реввоенсовета ряда фронтов и армий, в том числе Десятой (Царицынской) армии и Первой Конной армии.
Неслучайно тогда же, в сентябре 1924 года, город, округ и железнодорожная станция Бахмут назвали в честь видного советского политического деятеля Федора Сергеева (Артема), трагически погибшего в июле 1921 года (Сталин, как известно, усыновил и воспитывал его сына). А в ноябре 1924 года, к седьмой годовщине Октябрьской революции, Екатеринбург был переименован в Свердловск.
«Не Сибирск, а именно Новосибирск»
Какая логика советских переименований тогда преобладала?
Общий итог переименования населенных пунктов РСФСР к концу 1924 года выглядел довольно скромно — по данным Административной комиссии при ВЦИК РСФСР, всего с 1917 года по 24 сентября 1924 года было переименовано 27 городов. Причем в подавляющем большинстве случаев доминировал политико-идеологический мотив: Верный — Алма-Ата, Темир-Хан-Шура — Буйнакск, Царское Село — Детское Село, Пржевальск — Каракол, Ямбург — Кингисепп, хутор Романовский — Кропоткин, Екатеринодар — Краснодар, Царевококшайск — Краснококшайск, Петроград — Ленинград, Пришиб — Ленинск, Талдом — Ленинск, Баронск — Марксштадт, Петровск — Махачкала, Святой Крест — Прикумск, Асхабад — Полторацк, Николаев — Пугачевск, Царево-Санчурск — Санчурск, Кукарка — Советск, Гатчина — Троцк, Симбирск — Ульяновск, Романов-Борисоглебск — Тутаев, Орлов — Халтурин. В целом по Советскому Союзу «Список переименованных местностей СССР», составленный по данным Административной комиссии по состоянию на 10 сентября 1924 года, включал в себя 64 наименования.
Вплоть до конца 1920-х годов партийно-советское руководство по-прежнему предпочитало проводить скорее запретительную политику в области переименований, чем разрешительную.
Из громких нэповских переименований, пожалуй, стоит отметить смену названия сибирской столицы. С третьей попытки местным властям наконец-то удалось добиться своего. Вместо «старорежимного» имени последнего российского императора город стал носить имя «Новосибирск». Здесь главную роль сыграл свежеиспеченный председатель Сибирского краевого исполнительного комитета Роберт Эйхе, убедивший Административную комиссию ВЦИК в том, что город должен называться не Сибирск, а именно Новосибирск.
Что еще важно: конец 1920-х годов ознаменовался первой ревизией политически мотивированных топонимов советской эпохи. ЦИК СССР своим постановлением от 13 февраля 1929 года переименовал город Троцк (поселок Иващенково) Самарского округа Средне-Волжской области в Чапаевск, а 2 августа 1929 город Троцк (Гатчина) был переименован в Красногвардейск, соответственно Троцкий район Ленинградской области — в Красногвардейский.
Как мы знаем, несмотря на все ограничения, ревизия топонимики продолжилась и позднее, в начале 1930-х. По каким критериям она проходила?
Прежде всего по классическим критериям 1920-х годов: «старорежимность», религиозность и неблагозвучность старых названий. Например, в январе 1930 года Александро-Невский район Рязанского округа был переименован в Ново-Деревенский, город Богородск — в Ногинск, Сергиев Посад — в Загорск, село Душегубово Каширского района Серпуховского округа — в Солнцево, деревня Попиха Дмитровского района Московского округа — в Садовую. В этом же русле в октябре 1931 года столица АССР Немцев Поволжья была переименована из Покровска в Энгельс, а в феврале 1932 года неблагозвучное название Козлов, которое к моменту переименования город носил почти триста лет, было заменено на Мичуринск. В марте 1932 года Щегловск, якобы названный именем «бывшего крупного кулака Щеглова», стал именоваться Кемерово.
Однако эти критерии «старорежимности», «религиозности» и неблагозвучности по мере развития сталинской «революции сверху» играли в переименованиях все меньшую роль. Начиная с 1932-1933 годов в СССР стартовал продолжительный период превознесения и празднования собственных успехов. В результате использование нейтральных имен становилось в советской топонимике редкостью, все чаще предпочтение отдавалось личным именам представителей советско-партийных элит и героев, олицетворявших собой достижения «страны Советов». Именно в 1930-е годы СССР захлестнула самая настоящая волна переименований, а все этические, экономические и логистические соображения были тогда прочно отодвинуты на второй план.
«"Челябинск" в переводе на русский означает "яма"»
В чем это проявлялось?
Если присвоение имен «отдельных работников» населенным пунктам, а также учреждениям, организациям и предприятиям, имеющим общесоюзное значение, по-прежнему требовало положительного решения Президиума ЦИК СССР (читай Политбюро ЦК), то присвоение имен работников учреждениям, организациям и предприятиям федеративного, республиканского и местного значения производилось теперь постановлениями Президиумов ЦИК союзных республик. Это решение, приятое в 1932 году, привело к массовым переименованиям в 1930-е годы огромного количества организаций, предприятий и учреждений, в первую очередь колхозов и совхозов, названных именами больших и малых «вождей.
Уже упоминавшийся Роберт Эйхе, сталинский наместник Западно-Сибирского края, в своем выступлении на мартовском 1937 года пленуме крайкома вдруг в припадке самокритики заговорил о «мании переименований» колхозов в его честь, а также в честь председателя Западно-Сибирского крайисполкома Федора Грядинского:
А возьмите такой вопрос, как мания переименования колхозов, — этого никто не коснулся. Я в своем докладе не касался, а сколько, например, переименовали колхозов моим именем, именем Грядинского? Это же мания переименования!
Что же касается городов, то в 1931 году новое «революционное» имя в честь Сталина мог бы получить один из крупнейших городов России — Челябинск. Летом 1931 года в ЦИК СССР была послана телеграмма Челябинского горсовета, в которой тот ходатайствовал о переименовании в город Коба, «присвоив это имя городу в честь вождя партии товарища Сталина, носившего эту кличку в годы подполья». Совершенно очевидно, что такой вопрос не мог быть решен без участия Сталина, который в итоге заблокировал переименование.
Это, впрочем, не помешало руководству Челябинской области в 1936 году вновь попытаться переименовать город, на этот раз в Кагановичград. С личным письмом к Сталину 19 сентября 1936 году обратился первый секретарь Челябинского обкома ВКП(б) Кузьма Рындин, который указал, что «"Челябинск" в переводе на русский язык означает "яма"», и это отсталое название устарело и нисколько не соответствует «внутреннему содержанию» города, который за годы пятилеток «из старого казацко-купеческого городишка превратился в крупнейший индустриальный центр». Лапидарная резолюция вождя гласила: «Против. И. Ст.». Сыграло ли здесь роль его языковое чутье или переименование такого города было Лазарю Кагановичу явно не по рангу, но Челябинск сохранил свое историческое название.
Возможно, Челябинск не удостоился чести носить партийную кличку вождя, проиграв в конкурентной борьбе за имя Сталина другому гиганту первых пятилеток — Новокузнецку с его знаменитым металлургическим комбинатом. Постановление Президиума ЦИК СССР о переименовании Новокузнецка в Сталинск последовало 5 мая 1932 года.
Кого еще, помимо Сталина, пытались в 1930-е годы увековечить в новых названиях?
Каждый раз в рамках увековечивания их памяти переименовывались сотни предприятий, учреждений и населенных пунктов, а также ряд географических объектов. При этом в нарушении всей устоявшейся практики переименований одно и то же имя получали несколько населенных пунктов одновременно. В честь Кирова спустя менее недели после его убийства была переименована Вятка, а из состава Горьковского края был специально выделен Кировский край. 27 декабря 1934 года произошло символическое переименование — с карты СССР исчез Зиновьевск (бывший Елисаветград) и вместо него появился город Кирово. Поскольку на Зиновьева была возложена политическая ответственность за убийство Кирова, такое переименование выглядело как высший акт справедливости. В честь Куйбышева были названы сразу четыре города, причем по времени эти переименования практически совпали с «кировскими».
Несмотря на внешнее соблюдение ритуала, кампания переименований в честь Григория (Серго) Орджоникидзе была менее помпезной и массовой, чем в случае с Кировым и Куйбышевым. Город, посмертно названный в честь него, — Енакиево (в 1928-1937 годах — Рыково) — нельзя отнести к числу значимых городов сталинской эпохи. Два других города, названные в честь Орджоникидзе, — Владикавказ и Бежица — получили свои новые имена соответственно в 1931-м и 1936 годах, то есть еще до криминальной смерти сталинского наркома. Пожалуй, наиболее крупным посмертным переименованием в честь Серго было присвоение его имени в марте 1937 года Северо-Кавказскому краю. Еще при жизни Сталина Енакиево и Бежица получили назад свои исторические названия, бывший Владикавказ был переименован в Дзауджикау, а Орджоникидзевский край — в Ставропольский. Очевидно, Сталин так и не простил своему соратнику самоубийства.
Из «курьезных» попыток переименования 1930-х годов можно назвать попытку руководства Мордовской АССР переименовать столицу автономии Саранск в Чапайгорск. В качестве предлога для переименования использовалась версия о мордовском происхождении Василия Чапаева. Соответствующее постановление, принятое 3-й сессией ЦИК Мордовской АССР 23 декабря 1935 года, гласило: «Переименовать столицу Мордовии гор. Саранск в Чапайгорск в честь героя гражданской войны В.И. Чапаева, происходящего из мордвы». Для подтверждения своего ходатайства руководство Мордовской АССР заручилось поддержкой комкора Ивана Кутякова, принявшего командование 25-й стрелковой дивизией после гибели Чапаева. В конце февраля 1936 года Кутяков отправил во ВЦИК телеграмму следующего содержания «Отвечаю — Чапаев Василий Иванович бывший начдив 25 по национальности мордвин. Комкор Кутяков». Возможно, Кутяков не погрешил здесь против истины. Тем не менее 20 марта 1936 года ходатайство о переименовании Саранска было отклонено ВЦИК.
«Почему сохранилось наименование Томск?»
Как граждане Советского Союза относились к постоянным бесчисленным переименованиям?
Фактически каждое переименование должно было получить формальное одобрение «коллективов трудящихся и служащих», причем власти рассматривали участие населения в переименованиях как важную политическую акцию. Настоящей школой лояльности в отношении сталинского режима стали переименования периода массовых операций НКВД 1937-1938 годов, известных под собирательным названием Большой террор.
Репрессии в отношении советских элит выявили, что за предыдущие годы именами новоявленных «врагов народа» оказались названы тысячи улиц, фабрик, заводов, колхозов, совхозов и населенных пунктов. Теперь необходимо было срочно их переименовать.
В качестве примера приведу Николая Бухарина и Алексея Рыкова. Уже в марте 1937 года Президиум ЦИК СССР в ответ на «ходатайство рабочих и общественных организаций предприятий и учреждений г. Москвы» переименовал Туберкулезный институт им. Рыкова в Городской туберкулезный институт, Трамвайный парк им. Бухарина — в Трамвайный парк им. Кирова, Клуб трамвайщиков им. Бухарина — в клуб трамвайщиков им. Кирова, Бухаринскую улицу — в Волочаевскую улицу, Обозостроительный завод им. Рыкова — в Обозостроительный завод No 2 и рабфак им. Рыкова — в рабфак им. Кирова. Кроме того, Бухаринский свеклосовхоз Курской области был переименован в «имени тов. Дзержинского», как и Бухаринский район Западной области. Аналогичный перечень можно составить практически в отношении всех представителей «ленинской гвардии», репрессированных в период Большого террора.
Часть населения советской страны поддерживала и даже активно участвовала в процессе переименований, нередко выступая с собственными инициативами. В годы массовых репрессий особенно «не повезло» Томску. Пылавшие праведным гневом, но малообразованные граждане полагали, что город назван в честь бывшего лидера советских профсоюзов Михаила Томского, покончившего жизнь самоубийством в 1936 году. Анонимный автор письма в «Правду», «комсомолец завода Народного комиссариата оборонной промышленности», писал 22 декабря 1938 года следующее: «Фамилия известного оппозиционера Томского, врага советского народа, еще живет в нашей стране. Как ни печально, но факт. Не пора ли поставить вопрос перед соответствующим органом нашего правительства о том, чтобы переименовать город Томск в город с другим названием. Очень странно, почему до сих пор сохранилось наименование, город Томск? Может быть, это так и должно быть? В этом я очень сомневаюсь».
Забавно.
В другом случае бдительного курсанта Пермской авиационной военной школы им. Молотова некоего М. Шонина ввело в обман совпадение имени оппозиционера и «правоверного» советского деятеля. В своем письме в ЦИК СССР Шонин писал в октябре 1937 года: «Я считаю необходимым все улицы, именуемые фамилиями врагов народа Каменева и Зиновьева, переименовать, все колхозы и т.д. Причем имеется остров на севере, именуемый врагом народа Каменевым. Рекомендую переименовать на имя героя Советского Союза товарища Шмидта». Секретариат Президиума ЦИК просветил курсанта, написав, что «острова находящиеся на севере, носят имя Сергея Сергеевича Каменева, который был членом правительственной комиссии по спасению челюскинцев».
Зато автор еще одного письма, преподаватель географии одной из средних школ Челябинской области П.И. Леметти, уже ничего не напутал. В августе 1938 года он сообщил властям об открытии, сделанном им при изучении новой административной карты СССР, изданной в 1936 году:
«На юго-западной части острова Октябрьской революции на 95 градусе в.д. есть мыс Гамарника. Предлагаю переименовать мыс врага народа именем героя Советского Союза товарища М.М. Громова».
Письмо Ламетти было переслано в Президиум Верховного Совета СССР, в результате мыс Гамарника был переименован в мыс Медный.
То есть отдельные бдительные граждане помогали властям зачищать на карте имена прежних героев, внезапно ставших «замаскированными врагами»?
Да, но самое интересное начиналось, когда один и тот же объект должен был сменить несколько имен в течение короткого времени, и каждый раз «коллективы трудящихся» должны были это одобрить. Показательный пример — переименование населенных пунктов и организаций, названных именем «врагов народа», в честь «железного наркома» Николая Ежова. Так, в конце апреля 1938 года ЦИК УССР переименовал станцию Постышево Смелянского района Киевской области в станцию им. Ежова. 29 июня 1938 года Президиум ЦИК Казахской ССР переименовал овцесовхоз No 500 Каменского района Западно-Казахстанской области им. Исаева в овцесовхоз им. Ежова. К моменту принятия этого решения бывший председатель Совнаркома Казахской ССР Ураз Исаев уже находился под арестом.
13 августа 1937 года состоялось одно из наиболее громких переименований в честь Ежова: в ответ на «просьбу украинских республиканских организаций» его имя было присвоено стадиону «Динамо» в Киеве. После снятия с должности и ареста Ежова все эти объекты вновь сменили названия. В результате для молодого советского общества переименования стали инструментом выработки двоемыслия, лояльности, непоколебимой веры в Сталина и партию, а также готовности поверить любой версии истории, которая предлагалась властью.
Беседовал Андрей Мозжухин
Посмотрите наше видео о родине российских панелек: